История рассказывается с запасом. Table Talk с Александром Генисом

Иван Толстой: Table Talk с Александром Генисом. За одним столом по разные стороны океана. Кино, книги, Нью-Йорк. В Нью-Йорке Александр Генис, в Праге Иван Толстой.

На теме инаугурация нового президента Трампа, по-моему, все за последние дни уже оттоптались. А вот некоторые вопросы, которые поставил Трамп еще до вступления в должность президента, все-таки хотелось бы обсудить.

Мне как обывателю совершенно непонятно, почему Трамп заговорил о Гренландии, насколько Америка имеет право прикупить целый материк, целый остров, часть чужой территории? Я о Гренландии знаю только, что там холодно и безлюдно. Интересно, что думают сами гренландцы о внешнем мире? Есть у вас, Александр, знакомые в этой далекой холодной земле?

Александр Генис: Как ни странно, есть и очень интересные люди. Это супружеская пара. Она Галя Морелл, замечательный фотограф, делает восхитительные снимки севера. Она москвичка. А вот муж ее - эскимос. Причем, тут надо понимать одну тонкость: в Америке их называют инуитами, но это неправильно. Они сами себя называют эскимосами. Во всяком случае, те, которые живут на севере острова, ездят на собаках и охотятся на белых медведей. Именно этим занимается совершенно потрясающий человек Оле Йорген Хамикен. Они были у нас в гостях, Оле привез нам в подарок гренландский флаг. И мы с ним сфотографировались вместе с этим восхитительным флагом. По-моему, это самый красивый флаг, который я видел.

Оле Йорген Хаммекен и Галя Моррелл в гостях у Генисов. Фото Ирины Генис.

Оле - охотник на белых медведей. Теперь с этим сложнее стало, поэтому он переквалифицировался в киноактера. Снял и играл в лучшем фильме Гренландии “Инук” (2010), который был выдвинут от этой страны на премию “Оскар”. Именем Оле Йоргена названа самая северная вершина в Гренландии.

Когда я услышал, что Трамп хочет завладеть Гренландией, то я прочел в Сети у любителей вампирских историй, что Трампа укусил Путин и заразил имперскими амбициями. Но я не удовлетворился этим ответом и написал своим друзьям в Гренландию. Они мне объяснили, что Гренландия малолюдная страна, всего 56.000 человек, но это автономная территория, которая была подчинена Дании. И гренландцы, как все колониальные народы, не любят свою метрополию. С другой стороны, всё профессиональное в Гренландии находится в руках датчан: школы, больницы, наука. При этом, в Гренландии всё бесплатное - образование, медицина, и так далее. поэтому гренландцы далеко не уверены, что они хотят быть под датчанами, или под американцами, у которых социальная помощь не такая щедрая.

Я спросил у Гали, что их знакомые эскимосы об этом думают. Она сказала, что “Оле расчехлил гарпун". Но я не очень поверил и в это.

Дело еще в том, что помимо родного языка эскимосов, на острове был всегда в ходу датский. Но нынешняя молодёжь, говорит Галя, пользуется английским языком гораздо больше, чем датским. Социальные сети, мультфильмы для детей, сериалы для взрослых - всё приходит из Америки. И поэтому к ней отношение двойственное. С одной стороны, они не хотят отдаваться Америке, с другой стороны, они живо ею интересуются. Чтобы завладеть любовью гренландцев, нужно было бы свозить побольше молодых гренландцев в Америку и показать им, как можно жить по-другому. Ну, например, научить их плавать. Оказывается, эскимосы не умеют плавать. И американцы могут научить их этому радостному делу.

Иван Толстой: Не всё, конечно, в Америке сводится даже в эти президентские дни к президенту Трампу. Недавно прошли похороны президента Джимми Картера, о котором уже немножко стали забывать. Но в Америке, как известно не бывает бывших президентов и всех, кто отслужил свой срок, всё равно называют “господин президент”. И уважают, по-моему, не меньше, чем того, кто находится в должности.

Александр, вы ведь приехали в Америку в то время, когда президентом был Джимми Картер, и у вас есть своё непосредственное суждение о нём. В эти дни говорили, что Картер был очень милым человеком. Но как президент он был довольно слабенький и политика его не выдерживает никакой критики.

Александр Генис: Я действительно приехал в Америку, когда там президентом был Картер, и мне он очень нравился. Картер был замечательным человеком, по моим представлениям, это был идеальный государственный деятель. Он был физиком, во-первых. А физики ближе к первоосновам бытия, так я тогда считал. Теперь я уже в этом не так уверен. Он любил классическую музыку. Был очень верующим человеком и порядочной личностью. Картер жил и умер в доме, который стоит сегодня 280 тысяч. Это намного меньше, чем средняя цена по стране.

Но когда я приехал в Америку, я узнал, что здесь Картера не любят из-за двух цифр. Безработица была 17%. И инфляция - 17%. Надо сказать, что я толком тогда не знал, что такое инфляция, и что такое безработица 17% я тоже не очень понимал, потому что нашёл себе работу через месяц после приезда в страну. Сумел устроиться грузчиком и считал, что ситуация с безработицей преувеличенная. Но на самом деле это были очень тяжёлая пора в отношениях американцев со своей экономикой, да и с международными отношениями тоже.

Вы знаете, за прошедшие почти полвека я столько президентов навидался, что у меня возникла своя теория: каждый президент играет роль определённого члена семьи. Ну, например, Рейган был дедушкой нации. Буш-старший был ее отцом, Буш-младший блудным сыном. Клинтон был старшим или младшим братом. Ну а Картер был странным дядей, которого любят, но немного стесняются.

Он был со странностями, и это стало ясно в один день - 18 июня 1979 года. До этого к Картеру можно было относиться по-разному, но в тот день я увидел, как изменилась политическая судьба всей русской эмиграции. Я тогда работал в единственном и потому чрезвычайно влиятельном печатном органе - в “Новом русском слове”. Редактор газеты Андрей Седых, он же Яков Моисеевич Цвибак, сидел в своем кабинете, куда я приходил каждое утро, чтобы распределить материалы для следующего номера. То, что я видел, было страшно: у него тряслись губы и были слёзы на глазах. Седых молча показывал мне фотографии, на которой Картер целовался с Брежневым.

В эту же секунду Яков Моисеевич позвонил прямо при мне в штаб Демократической партии. А надо сказать, что вся эмиграция поддерживала тогда Демократическую партию. Седых сказал: “В эту же секунду я выхожу из Демократической партии и забираю с собой всех своих читателей”. С тех пор подавляющее большинство русских эмигрантов голосуют за республиканцев. И всё это началось при Картере - и благодаря ему.

Картер умер в 100 лет, и надо признать, что его постпрезидентский срок был лучше, чем президентский - он творил много добра. И на похоранах все вспоминали его трогательными словами. Он оставил нам на память свои противоречивые поступки и обаятельную биографию.

Иван Толстой: Как интересно вы рассказали. Один поцелуй одного человека изменил ход истории для русской эмиграции. Так в истории две тысячи с лишним лет назад однажды уже произошло. Один поцелуйчик - и всё полетело вверх тормашками.

Наша следующая рубрика - “Фабрика кино”. Снят сериал по знаменитому роману Габриэля Гарсиа Маркеса “Сто лет одиночества”. А что такое вообще магический реализм на экране? Как можно переводить метафоры из одного рода искусства в другое? Знаете, сколько спорят о том, полноценен ли поэтический перевод. Ещё говорят: прозу можно перевести адекватно, а уж поэзию совершенно нет, нужно читать в оригинале. А со страниц книги на экран удается ли это, не есть ли это абсолютно другое искусство? И вообще, мартышкин труд.

Александр Генис: Ну, в общем-то, все переводится. Библию, которую мы только что вспоминали, говоря о поцелуе Иуды, все читают в переводе. Так что перевести можно всё. Вопрос как.

Но что касается кино, то “Сто лет одиночества” все мечтали увидеть на экране. И мне это напоминает историю с “Мастером и Маргаритой”. Та же проблема: как перевести магический реализм на язык кино?

Я посмотрел “Сто лет одиночества”. Этот добротный сериал старательно сделан с помощью семьи Габриэля Гарсия Маркеса. И все это было бы хорошо, но не магический реализм, а реализм просто. Теряется самое главное - обыденность чуда.

Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества. Обложка английского издания

Все помнят, как начинается ромн: главный герой вспоминает, как впервые встретился с чудом. Им был лёд. В чем же заключается магический реализм? То, что кажется нам обыденным, в Макондо, в этом заколдованном месте, представляется чудом. И действительно, лед в плоских тропиках, не в горах, и является чудом. Так банальное превращается в волшебное. Почему? Потому что Макондо - это не адрес, не поселок, а точка зрения, взгляд, обращающий тривиальное в чудесное. Как этот взгляд перенести в кино - в этом и заключается главная трудность для экранизации шедевров магического реализма.

Я думаю, что и в «Мастере и Маргарите» те же проблемы. Не получается магия, получается либо детская сказка, либо “кухонный” реализм. Так в этой экранизации “Ста лет одиночества” появляется призрак, но его играет актер, который ходит по комнате и будто бы является призраком. Та же история с Бегемотом: то ли он кот, то ли человек, но точно не наш любимый персонаж Булгакова. На экране не происходит мифотворческого переворота.

Мы смотрели этот колумбийский сериал с женой, и я ей говорю: "Ну что же не так? Они же так стараются. Всё очень здорово подогнано, очень похоже, тропики, герои, все аутентично”. И Ира, моя жена, отрезала: “Феллини на них нету”.

И действительно. Вспомним экранизации Феллини. Ну, например, “Казанова”, один из моих любимых фильмов. Сам Казанова необычайно занудный писатель. Никто, конечно, в это не поверит, но у меня стоят восемь томов Казановы на английском языке, и они все одинаковые. Если ты прочитал один, ты прочитал все. Он очень скучный автор. И Феллини прекрасно это понимал. Когда снимал “Казанову", он не заходил в кабинет, пока как-нибудь не проверял - “не сидит ли этот кобёл на его стуле”. То есть он создал из Казановы собственный миф.

Портрет Казановы (около 1750-1755) работы его брата Франческо Казанова.

Миф можно экранизировать только другим мифом. И пока нет нового Феллини, не будет Маркеса на экране.

Иван Толстой: Еще один фильм, для наших с вами разговоров немножко необычный - это мультфильм, созданный в Латвии, и называется он в английском прокате Flow. "Поток", что ли. "Потоп". Может быть, стремнина. В Чехии, по крайней мере, посмотреть его сейчас ещt нельзя, но в других странах он полноценно открывается.

Александр Генис: Перед Оскаром я всегда выбираю для себя фильм года. Вот для меня это фильм года вне всякого сомнения. Интересно, что Латвия именно его выставила на премию, и как мультфильм, и как иностранный фильм, представляющий свою страну. И в обеих категориях “Потоп” получил номинации на “Оскара”. Огромный успех для Латвии.

Афиша фильма "Поток".

Я связался со своими друзьями в Риге, спросил, что это за гений такой? Его зовут Гинтс Зилбалодис (эта фамилия означает сизый голубь в переводе с латышского). Они мне сказали, что это самородок, который нигде даже не учился. Ему 31 год, и “Потоп” он делал 5 лет. Теперь вся Рига разрисована главным героем картины - черным котом.

Мы, Иван, только что говорили о магическом реализме в кино. Вот “Потоп” и есть пример того, как создается миф на экране. При этом в картине даже нет диалога. Вернее, диалог есть, но все животные говорят друг с другом на своём языке. Причём язык этот настоящий. Кот мяукает, лемуры скрежещут, собаки лают и так далее. Все звуки, между прочим, настоящих животных, записанных в зоопарках.

О чем фильм? О том, что начинается потоп. И разные звери спасаются на одной утлой лодочке. И они вынуждены друг с другом, включая кошку с собаками, как-то мириться, потому что это единственный способ спасения.

Это, конечно, парабола нашего экологического будущего. Нас всех заливает отнюдь не метафорический потоп в виде тотального климатического апокалипсиса. Еще одно свидетельство - страшные пожары в Лос-Анджелесе, следствие потепления климата. Мы все живем на вулкане. На нас идет лесной пожар, когда все обитатели леса забывают распри. Но в это безмерно опасное время путинский режим волнует только одно - кому будет принадлежать Бахмут. Как будто важнее проблем нет. На нас наступает океан. Мы должны спасаться все вместе, как это и происходит в этом мультфильме. Звери умнее нас, говорит режиссер, который сумел подружить очень разные существа. Представляете себе кота, капибару и лемура. Они никак не похожи друг на друга. Ведь у каждого есть своя личность, которая не похожа на человеческую, это именно личность животного.

Я должен сказать, что больше всего люблю мультфильмы Миядзаки. И я рад, что у него появился достойный преемник - Зилбалодис, да еще из моей Латвии. Теперь я знаю, за кого буду болеть на церемонии “Оскара”.

Иван Толстой: Да, я хочу очень посмотреть его полностью. Вы знаете, что я сразу отметил? Щедрость художника, щедрость создателя этого мультфильма. Я ведь, как и все, вырос на советских мультфильмах. И когда я свою дочку в начале восьмидесятых годов повел впервые на западный мультфильм, это была какая-то французская сказка, где король объезжал на катере владения своего замка. Там везде была пущена вода во всех проходах, каналах, переходах, и так далее. Такой огромный замок-город. И вот король подъезжает к очередной пристани, стоит или сидит в этом своем катере и разговаривает со слугами, с горожанами. И какая же была явлена щедрость, абсолютно отсутствовавшая в советских мультфильмах? Катер, пока идет разговор, покачивается на волнах. Действительно, он же только что подъехал, вода не может застыть, он покачивается. Я был абсолютно восхищен тем, что это не нужная была деталь для искусства, но она такая дополнительно щедрая, что прямо нельзя было не умилиться и внутренне не зааплодировать.

Александр Генис: Советская школа мультипликации была вполне внушительная. “Снежная королева” была, по-моему, замечательная. Миядзаки говорил, что он многому научился у советских мультипликаторов.

Вы правы. Щедрость - это замечательная черта. В “Потоке", как и в лучших мультфильмах Диснея, много необязательного. История рассказывается с запасом. И это очень здорово сделано. Ещё и потому, что звери - это лучшие герои мультипликации. Потому что люди в анимационном кино условные картинки. А вот звери похожи на себя. Это как в Древнем Египте, где людей показывали всегда схематически. А вот кошку изображали очень реалистично. Вот то же самое происходит и с мультфильмами.

Короче говоря, мы ждем от молодого мультипликатора Гинтса Зилбалодиса будущих шедевров - несмотря на то, что в следующей работе он обещает нам показать не только зверей, но и людей.

Иван Толстой: “С запасом” — это вы хорошо сказали. Наша следующая рубрика - Книги у изголовья.

Уже немножко отшумела дискуссия (жестокая дискуссия) в Фейсбуке вокруг последней книги Александра Иличевского, который заимствовал из других произведений, других авторов, то есть сплагиатил какие-то страницы, абзацы и так далее. Это всё немножко утихло, но тем не менее остается сама проблема. Меня в ней интересует частная, индивидуальная деталь: Александр, у вас много крали?

Александр Генис: Я не слежу, как скупой рыцарь, за этим делом, но заметил, что когда у меня появляется книга в новом жанре (а я считаю, что жанр помогает сочинять, это как просодия для поэта), часто эти жанры становятся примером для подражания.

Когда мы с Петей Вайлем выпустили “Родную речь”, то мы позаимствовали оглавление из учебника советской школы.

Петр Вайль, Александр Генис. Родная речь. Эрмитаж, 1990. Обложка Вагрича Бахчаняна.

Но сразу же после этого появилось несколько таких же книг. Правда, с той разницей, что мы писали о каждом классике, скажем, по 6-7 страниц, а там на каждого персонажа приходилось по 60-70 страниц, и получались такие булыжные тома.

Или я, например, написал книжку «Американская азбука”. И тут же появилось несколько других “словарей”. Впрочем, нельзя сказать, что это я придумал формулу словаря. Словарь и до меня существовал. А недавно я выпустил “Святцы культуры” в виде календаря. И тут же появились новые календари культуры.

А. Генис. Американская азбука. Эрмитаж, 1994. Обложка Вагрича Бахчаняна.

Это нормально, и даже лестно. Но если говорить конкретно о плагиате, то один раз я возмутился. В книжке “Довлатов и окрестности” я написал, что “Компромисс” Довлатова читают в Таллине, как письмо Хлестакова в последнем действии “Ревизора”. То есть про других смешно, а про себя ужасно. И вдруг я вижу в “Литературной газете”, тогда я ее ещё читал, некий автор пишет, что Довлатова “Компромисс” читают, как в “Ревизоре” письмо Хлестакова. Мало того, что он украл у меня это сравнение, но дальше он пишет, что Довлатов оклеветал достойного партийного работника Туронка и таким образом исказил партийную реальность Эстонской Советской республики”.

А. Генис. Довлатов и окрестности. Москва, Вагриус, 1999. В оформлении использована картина В. Бахчаняна "Закат" (1988).

Вот тут я возмутился: мало того, что метафору украли, еще и использовали в клинически идиотской форме. Я написал Полякову письмо, он был тогда редактором “Литературной газеты”, и сказал, что если вы не опубликуете мой протест, то вы станете соучастником этого преступления. Он не ответил. Тогда я напечатал это же письмо в “Новой газете”. Поляков не извинился, а огрызнулся: "Подумаешь, одну фразу украли, а эти “либералы” уже шумят”.

Иван Толстой: Есть гораздо более приятная и эффектная новость. Ваша новая книга вышла несколько дней назад и называется она очень странно – “Фашизмы”, во множественном числе. Поясните, пожалуйста.

Александр Генис: В прошедшем году Дмитрий Муратов, мой друг, коллега и начальник, предложил мне написать о разных опытах тоталитарных режимов историко-литературные этюды. И я весь год их сочинял. Тут описаны фашистские режимы от Первой мировой войны через Германию, Италию, Испанию, Японию, вплоть до ГДР, это последняя глава, которая рассказывает о том, что было после Гитлера и без него.

Каждую главу я проверил на экспертах. Например, японскую часть проверял замечательный славист профессор Мицуёси Нумано. Немецкую главу прочитали Эльке и Женя Шеф, мои друзья из Берлина. И так далее.

Александр Генис. Фашизмы. Freedom Letters, 2025.

Надеюсь, что эта книжка будет кому-то полезна. Задачей было поставить происходящее в России сегодня в исторический контекст. “Фашизмы” - это попытка найти аналогии тому, что происходит сегодня. "История не повторяется, история рифмуется”. Я пытался найти эти рифмы. Ведь история - это не свалка, а музей. И когда мы устраиваем экскурсию по нему, то видим, что, собравшись вместе, все эти экспонаты позволяют лучше увидеть настоящее и заглянуть в будущее.

Собственно, этим я и занимался в “Фашизмах”. Книга вышла в издательстве Георгия Урушадзе Freedom Letters. После долгого перерыва в 35 лет я вновь выпустил книгу за границей, а не в России, потому что не хочу подводить своих издателей таким проектом. Тем не менее, мне кажется, что “Фашизмы” очень ко времени.Поэтому я очень благодарен Георгию, который с ураганной стремительностью выпустил книгу меньше, чем за месяц.

Надо добавить, что эпилог книги называется "Эзоп в шинели". Это о том, как войну используют в качестве аллегории для всего, что происходило в России, как война стала универсальной метафорой. Может быть, и украинская война - следствие “победобесия”. Выросло уже два поколения на вере в то, что настоящая, подлинная жизнь может быть только на войне. Отсюда дикий лозунг “Можем повторить”.

Недавно я наткнулся на интересную мысль. Первая мировая война возникла потому, что два поколения школьников в Европе читали приключенческие романы, где война была изображена только героически. И романтический образ войны привёл к бойне Первой мировой. Нечто похожее происходит и с Украинской войной. Она считается прямым продолжением Второй мировой…

Короче говоря, мои “Фашизмы” - книга аналогий, монтаж цитат и мемуаров.

Иван Толстой: Почитаем, почитаем, посмотрим, как вы рифмуете историю, какой из вас рифмач.

Наша следующая рубрика "У нас в Нью-Йорке”. В Нью-Йорке открылась выставка знаменитого художника Эгона Шиле. И я, честно говоря, не стесняюсь признаться: я никогда не понимал, почему так носятся с этим художником. Да, он необычайно экспрессивен и выразителен, и мастеровит, и все это можно признать. Но я не понимал восхищения этой отвратительностью самого материала. Я не просто листал какие-то его альбомы, я и в Вене ходил на всевозможные его выставки и внимательно смотрел и читал его биографию, и так далее. Но честно говоря, эта женская расчленёнка вызывает у меня какой-то рвотный рефлекс. Вот как вы, Александр, к этому художнику относитесь?

Александр Генис: Великолепно! Один из моих любимых художников, и я не устаю им восхищаться. Я понимаю, о чем вы говорите. Это как про Сорокина говорить. Автор на любителя - при жизни его обвиняли в непристойности. Больше чем Шиле раздевать женщину способен был лишь рентгеновский аппарат. Но сам Шиле считал, что эти картины должны висеть, в церкви, что это гимн Эросу, а Эрос - это противоречивая, опасная и могучая, вроде атомной энергии, сила. И вот ее то он и изображал.

Знаете, когда Шиле был мальчиком, он ведь и умер в 28 лет, юношей, в сущности. Но когда он был совсем еще начинающим художником, он пришел к королю австрийской живописи, к главному художнику Вены Климту и спросил: "Есть ли у меня талант?" Клинт посмотрел на его рисунки и сказал: "Слишком много".

У входа на выставку Эгона Шиле. Фото Ирины Генис.

Это действительно был опасный талант. Его даже в тюрьму однажды посадили. Но сегодyя он любимец Нью-Йорка, и всякая выставка Шиле привлекает огромное количество людей, преимущественно пожилых знатоков, приходят солидные дамы-господа, этакие люди в шляпах. И я догадываюсь - почему.

Мне кажется, что сегодня Вена осталась головой без туловища: великий город в маленькой стране. А любимица Европы, прежняя космополитическая Вена переехала в Нью-Йорк. Мне кажется, что Нью-Йорк - это реинкарнация Вены. И именно поэтому мой любимый музей города - Neue Galerie, Музей австро-немецкого модернизма на Пятой Авеню, куда я хожу как в церковь, потому что там собрано все, что я люблю. Начиная с нью-йоркской “Моны Лизы”, золотого портрета Адели работы Климта.

На выставке Эгона Шиле. Фото Ирины Генис.

Но вернемся к Шиле - спешу вас утешить. Конечно, Эгон Шиле - певец плоти. У него даже подсолнух эротичен. Причем, это эротика болезненная, потому что у этого подсолнуха явно артрит: у него распухшие суставы. Но та выставка, что сейчас проходит в Нью-Йорке, посвящена пейзажам. И это ещё один мой любимый сюжет, потому что плоть у Шиле бунтует. А вот виды, пейзажи, изображения старых городов успокаивают и утешают. Причем, это именно портреты провинциальных городов.

Он жил в Вене, но любил писать не Вену, не роскошную императорскую Вену, а тихие провинциальные города, которые укрывают человека от всего, что может быть страшного. Он ведь участвовал в Первой мировой войне и сталкивался с ее кошмарами. Но его ведуты - бомбоубежища от ужаса. И в этом мне покойно с пейзажами Шиле - настолько, что я купил плакат с уютным городом, окруженном лесом, и повесил его в спальне. Помогает спать, прямо вам скажу.

Плакат с выставки Эгона Шиле.

Иван Толстой: Убедили, идите себе в музей на Шиле, а я отправлюсь в буфет и закажу себе стаканчик ситро.

Александр Генис: Нет, нет, нет, нет, в буфет надо идти в Венском музее: лучшие пирожные в городе, настоящая венская роскошь. Я вас отведу.

Иван Толстой: К сожалению, мне пирожных нельзя, но можно нарушить разок.

Наша завершающая рубрика - поэтическая, мы с Александром договорились, что теперь будем наши разговоры заканчивать стихотворением месяца - по нашему личному выбору, абсолютно субъективному. Как старшему товарищу Александру, я вам уступаю прочесть стихи последних дней.

Александр Генис: Татьяна Вольская, наша коллега, замечательная поэтесса, которая тоже стала иноагентом, как я. Январь - месяц праздников, когда мы отмечаем и Новый год, и старый Новый год, и православное Рождество - праздники без конца. И вот её стихотворение из цикла “Колесо обозрения”. Оно так и называется “Праздники.

У нас салат, у них похороны,

на них ракеты летят, а нам похеру,

у них дочка, сынок в земле,

а у нас оливье,

у них куча кирпичной крошки,

а у нас зелёный горошек,

у них от села – зола,

а у нас салат, салат,

у них сирена торчит в голове,

а у нас оливье в кружевном белье,

в золотом колье,

у них три города стёрло,

а нам – жрать в три горла,

они плачут – нас веселят,

лопай салат,

полной ложкой черпая

прямо из черепа,

из ухмылки его косой,

повар – Смерть с косой,

пусть весь мир дивится,

лишь бы не подавиться.

Иван Толстой: Татьяна Вольская, стихотворный выбор Александра Гениса.